Греки также понимали феномен групповой истерии, и «Вакханки» Еврипида остаются одним из самых страшных драматических описаний этого коллективного состояния. На самом деле вся проблема истерии была, по мнению греков, дионисийским вопросом, будь то в отдельном человеке или в группе. Безумие менад во время дионисийских обрядов воспринималось как коллективно санкционированное, символическое и в целом более творческое выражение экстаза, чем индивидуальное переживание истерического припадка. Дионис, бог невидимой объединяющей жизненной силы, стоя́щей за всей проявленной реальностью (которую Месмер называл Мировым флюидом), фактически руководил состоянием экстаза, которое было патологическим только тогда, когда оно вторгалось в личную жизнь из-за невыраженных и неудовлетворённых желаний. Другими словами, истерия как болезнь считалась результатом слишком малого, а не слишком большого количества Диониса. Ибо если Бог не получил должного ему по праву, то он принимал его не по праву. В состояниях экстатического божественного обладания напряжение постепенно нарастало до такой степени, что Бог брал верх, и человек больше не владел собой; и то, что последовало за этим, обычно не вспоминалось. Мы встречаем эту характе́рную амнезию у людей, которые напились до бесчувствия, отбросили всякое притворство самоконтроля, вели себя совершенно по-дионисийски, а на следующее утро заявляли, что ничего не помнят. Такое поведение отвергается человеком, точно так же, как это происходит после сомнамбулического транса. Что-то другое — алкоголь, или Бог, или бессознательное (или все три) — на некоторое время берут верх. Это своего рода мини-потоп, когда вода дочиста омывает Землю и жизнь начинается снова, свободная от грехов прошлого, включая те дополнительные грехи, которые человек мог бы совершить, находясь в экстатическом состоянии. Такое же удобное забвение возникает у истерической личности после некоторых наиболее ярких вспышек эмоций.
Безумные менады-вакханки начинают свою жизнь как послушные домохозяйки и матери под властью слишком уж сатурнианского царя Пентея; и они, мягко говоря, сильно разочарованы такой жизнью. Но через экстаз Бога они приходят в соприкосновение с универсальной и андрогинной жизненной силой; а затем поднимаются и присваивают себе мужские функции и силы, оставляя свои станки и детей, беря в руки оружие и побеждая мужчин. Они проявляют свою ярость по отношению к детям, которые порабощают их, разрывая молодых животных на куски, и размахивают тирсом — тонко замаскированным гигантским фаллосом. Пентей, в высшей степени разумный, но в высшей степени недалёкий правитель, в чьём царстве они буйствуют, угрожает захватить их в плен и снова заставить работать над домашними делами. В результате он буквально теряет голову, что Фрейд интерпретировал как символ потери пениса, а также рассудка.
