Концепция эго-идеала, впервые описанная Фрейдом и позже разви́тая Жанин Шассге-Смиржель, помогает сформулировать Нептун как особую динамику внутри индивидуального человеческого существа — хотя эта динамика, будучи коллективной, также действовала через многие социальные и религиозные движения на протяжении всей истории.
Неспособный отказаться от удовлетворения, которое он однажды испытал, человек «не желает отказываться от нарциссического совершенства своего детства» и «стремится восстановить в новой форме идеала эго то раннее совершенство, которое он больше не может сохранить. То, что он проецирует перед собой как свой идеал, выступает заменой утраченного нарциссизма его собственного детства, в котором он сам был своим идеалом».1
«Потерянный нарциссизм» детства, в котором ребёнок является собственным идеалом, — это ещё один способ описания состояния слияния младенца и матери, в котором младенец переживает всемогущую животворящую силу матери как часть собственного существа. Это морское чрево Намму и Тиамат, в котором вся жизнь вечна. Это также Эдем, где Адам и Ева пребывают в единстве с Богом и потому причастны Божьей силе и бессмертию. Мифические образы этого первобытного места с бо́льшим красноречием передают, как соблазнительно его утраченное совершенство. Индивидуум, который сильно погружается в Нептун, — это тот, в ком никогда не ослабляется первичный взгляд слияния. Фрейд считал, что никто никогда полностью не отказывался от него, и астрология подтверждает его диагноз: у всех нас Нептун спрятан где-то в карте рождения. Но многим людям удаётся достаточно примириться с эго-идеалом, чтобы разрыв между личной реальностью и утраченным всемогуществом не порождал таких мучений. Стремление к идеалу тогда выражается человеком в высшей степени плодотворным и творческим образом.
Зарабатывать деньги (или презирать их), владеть роскошным домом (или хвастаться богемным образом жизни), одеваться забавно или оригинально, растить красивых детей, исповедовать религию, пить, принимать определённую идеологию, любить и быть любимым, писать умную книгу, создавать произведение искусства...каждый из них представляет собой различные способы сокращения разрыва между эго и его идеалом. Но не менее верно и то, что помимо поиска этих удовлетворений в самих себе человек вдохновляется чем-то более глубоким, чем-то более абсолютным, чем-то постоянным, что выходит за пределы изменчивого содержания, разнообразных и эфемерных форм, которые он придаёт своему основному желанию вновь обрести утраченное совершенство. Эти попытки, которые являются лишь промежуточными пунктами на дороге, ведущей только к смерти, тем не менее, вдохновляют человека в жизни.2
