Один из самых зловещих примеров — это флагелланты, для которых епитимья означала телесное наказание гротескного вида и боль была настолько изысканной, что превращалась в интенсивное эротическое наслаждение. Великолепное, хотя и ужасное, изображение такого рода слияния боли и удовольствия продемонстрировано в фильме «Дьяволы Лудена», который остаётся одним из лучших вымышленных отображений того, насколько действительно размыта грань между духовным и эротическим, а также между самопожертвованием и мазохизмом.
Флагелланты «считали самобичевание коллективным imitatio Christi (подражанием Христу), обладающим уникальной эсхатологической ценностью». Масса народа также верила в то, что совершаемое ими коллективное самонаказание должно приблизить эру Царства Христа, отвратив человечество от катастрофы, угрожающей ему полным уничтожением. 1
Религиозный экстаз страдания обычно связан с милленаристским ви́дением, ибо страдалец сознательно или бессознательно ожидает Судного дня, когда нечестивые будут наказаны, а невинные получат власть над миром. Для многих современных жертв нептунианства Судный день не имеет явного духовного подтекста; это просто день, когда адвокату по бракоразводным делам удаётся получить всё имущество и доходы от заблудшего мужа, или же компания, из которой он был уволен, обанкротится. Это состояние нетерпеливого эсхатологического ожидания наблюдается в мученическом поведении многих людей, подвластных Нептуну, которые часто замечены хранящими духовные ориентиры для какого-то далёкого, неопределённого дня, когда все жертвы будут суммированы и подведён итог. Именно в этом духе деструктивная мать внушает своему ребёнку эмоциональный долг, на который она претендует в любое время. Даже посмертно этот паттерн, глубоко бессознательный, но чрезвычайно мощный, лежит за качеством ведомости, характе́рным для тех, кто отождествляет себя с ролью Спасителя. Они обязаны спасти весь мир сразу, в страшной спешке, как будто где-то на заднем плане мать ждёт расплаты за свои жертвы и сгорает от нетерпения.
И всё же, поскольку мы смертны и существуем в телах, мы действительно лишены духовного опыта единства — за исключением преходящих моментов. Чувство стыда, которое мы испытываем из-за собственной жадности и эгоцентризма, с этой точки зрения вполне уместно. Эдем вселенской любви — это не только наше первичное нарциссическое принуждение; это также высший идеал, который поднимает нас из нашей мелочной эгоцентрической жизни в царство величественной красоты и экзальтации. Дилемма заключается в разрыве между идеалами и нашей обычной человечностью, а также в том, каким образом мы стремимся преодолеть этот разрыв. Любовь и искусство — это два самых творческих канала Нептуна для выстраивания мостов. В обоих царствах невозможно по-настоящему испить воды райского сада, когда одно из них сокрыто.
