Гипнотический транс (начало)

Хотя широкое значение ускользало от внимания ранних месмеристов, одной из наиболее интригующих черт истерии., признаваемой ими, была та, что истерическая личность в высшей степени подвержена внушению. Сильная восприимчивость к гипнотическим командам сопровождает знакомый спектр истерических симптомов; и эта преувеличенная внушаемость, отражающая интенсивное «взаимопонимание» с гипнотизёром, раскрывает важные характеристики беспредельности личности.

Связь между крайней внушаемостью и истерией в особенности интересовала Шарко, который пришёл к выводу, что ярко выраженная склонность к гипнозу — указанная способностью погружаться в глубокий сомнамбулический транс — идентична внушаемости, связанной с симптомом «превращения» истерика. Другими словами, истерик бессознательно гипнотизирует себя в определённое соматическое состояние, чтобы избежать внутреннего конфликта. Специфика соматического состояния «предполагается» особой формой окружения человека и его личностными потребностями. Проще говоря, истерические симптомы всегда кажутся странно приспособленными к бессознательным требованиям страдальца. Таким образом, согласно Шарко, гипнотический транс рассматривается как патологическое или болезненное состояние.

В школе Нанси параллельные исследования гипнотического внушения привели Бернхейма к иному заключению. Он полагал, что гипнотическая внушаемость — это не состояние, ограниченное истерической личностью, а универсальный психологический феномен, который в большей или меньшей степени характерен для всех, индуцируется и регулируется внушением. Шарко и Бернхейм, таким образом, разошлись во мнениях и некоторое время вели довольно ожесточённую борьбу за определение области гипноза и его значения. Шарко признался, что его не особенно интересовал гипноз le petit — незначительные гипнотические явления, которые вызываются у тех, у кого нет сильной истерической предрасположенности. Он был озабочен гипнозом le grand, который стал очевидным аспектом особой патологии его пациентов. Но если мы сведём воедино исследования этих двух важных фигур ранней истории психологии, то увидим, что оба они правы.