Обеднение определений в астрологии вполне объяснимо, потому что наш многоголовый даймон действительно многогранен. Он меняет форму с такой скоростью, что трудно увидеть связи между его различными проявлениями. Какая, например, может быть связь между истерией — этим древним недугом, который, по мнению греков, возник из-за блуждающей матки, — и загадочным миром оккультных явлений, который немногие психиатры (за исключением очевидных эксцентриков, таких как Юнг, у которого Солнце было в квадратуре с Нептуном) сочли бы достойным серьёзного исследования? Или между столь востребованными «экстрасенсорными способностями», столь очаровательными для наивного исследователя духовной сферы, и наркотической, и алкогольной зависимостью, которая унижает и разрушает так много жизней? Или между зависимостью и «переживанием океанического пика», описанным трансперсональной психологией? Или между трансперсональной психологией и кинозвездой? Или между кинозвездой и политикой воинствующих левых?
Нет ничего невозможного в том, чтобы сформулировать чёткие концепции о значении Нептуна как архетипического побуждения в человеческой психике. Также нетрудно соотнести планету с эмпирическими наблюдениями индивидуальных и коллективных моделей поведения, комплексов, чувств и мировоззрений. Что сложно, так это этот неприятный старый парадокс: когда это трансперсональное стремление, которое нужно уважать именно как это, а когда это инфантильная регрессия, которой нужно противостоять с сострадательным реализмом? А когда это и то и другое? Возможно, в этом и заключается истинная природа нептунианского обмана.
Учитывая спектр противоположностей, которые, по-видимому, символизирует Нептун, от крайностей психической и физической дезинтеграции до преобразующего жизнь света внутреннего откровения, практически невозможно категорически утверждать, когда одно маскируется под другое. Глубокая, но непризнанная жажда духа маскируется под зависимость или безнадёжное бегство от реальности, точно так же, как так называемая просветлённая душа — очевидный взрослый с эмоциональным нарциссизмом ребёнка, протестующий против жизни и отказывающийся покинуть страну Никогда. Постоянно жертвующий собой родитель, любовник или консультант показывает себя всепожирающим осьминогом, точно так же, как кажущиеся человеческими отбросами — вор, проститутка, наркоман, бродяга — знают об истинном человеческом сострадании больше, чем армия врачей, психологов, социальных работников и политики, которые громко заявляют о своей любви к человечеству с помощью коллективно одобряемых слов и поступков. Как произносят ведьмы в «Макбете».
Зло - в добре; добро - во зле. Полетим в нечистой мгле.1
Дилемма Нептуна заключается не в отсутствии психологических моделей, которые могли бы снабдить нас более богатым словарным запасом, чем «обман» или «иллюзия». Она заключается в порой буквально сводящей с ума моральной неуверенности, которая сопровождает стремление к спасению. Можно было бы прикрыть кажущейся добротой бездонную жадность не сформировавшегося младенца, цепляющегося за закрытую дверь материнской утробы. Или же человек может действительно соприкоснуться с какой-то большей реальностью, которая делает обособленность бессмысленной; и поэтому чьи-то творения и действия будут мягко украшены целительной силой этого другого царства, хотя человек часто не осознаёт, каким даром он обладает. Никто никогда не может быть уверен, и меньше всего в себе. Именно тогда, когда человек наиболее уверен в своей непорочности, он наиболее склонен ошибаться с Нептуном. Именно тогда, когда индивид верит, что он проявляет неоспоримую любовь, власть бессознательного родительского комплекса становится наиболее очевидной. И как раз тогда, когда человек находится в недостойных муках срыва и растворения, он приближается к странному, рассеянному свету — волшебной двери, которая открывает священные тайны, которые подобно тайнам Мелюзины, исчезают в холодном свете того, что обычно определяется как здравомыслие.
Всегда существовала удивительно гибкая взаимосвязь между тем, что называется безумием, и тем, что называется единением с божественным. Для древнего грека безумие было состоянием одержимости божеством. Для средневекового христианина безумие было состоянием одержимости дьяволом, что просто другой способ выразить это. Австралийский абориген, когда он отправляется «на прогулку», по психиатрической терминологии, временно невменяем. Но в собственном контексте он стал единым целым с землёй и предками. Точно так же шаман входит в тот экстатический транс, который, рассматриваемый через призму рационального сознания, на самом деле психотический эпизод. Нептун может символизировать высшие и наиболее возвышенные проявления любви, благодати и творческого ви́дения, на которые способны человеческие существа в те моменты, когда привязанная к земле иллюзия обособленности сменяется признанием окончательного единства. Равным образом, Нептун воплощает самые отчаянные и разрушительно-пожирающие импульсы, на которые способны человеческие существа, когда они не справились со страхом одиночества и смерти. Что из этого верно? Вероятно, и то и другое. Область Нептуна становится серьёзной проблемой для многих людей, поскольку она представляет собой своего рода «священную корову», которую не следует подвергать такой же тщательной проверке, как другие сферы человеческого опыта. Поэтому я рискую вызвать определённый антагонизм со стороны этих читателей, поднимая вопросы о святости самопожертвования и очаровании бескорыстия. При таком допросе не появляются ни монстры, ни неприкасаемые боги; только человеческие существа, которые достаточно загадочны без дальнейшей мистификации. Но именно эту сущностную человечность так трудно включить в мир Нептуна, поскольку человечество слишком сильно поглощает то, что орфики называли Титаником — сущность Сатурна, который одновременно вечный враг Нептуна и вечное его дополнение. К сожалению, зачастую люди, обладающие величайшим даром воображения, в то же самое время, когда они отчаянно стремятся проявить свой потенциал, саботируют левой рукой то, к чему стремятся правой. Таким образом, они навсегда запутываются в паутине материальных несчастий, болезней и виктимизации в своей эмоциональной и физической жизни, никогда полностью не выражая то богатство, которое находится внутри них, потому что верят, на каком-то глубоком и, по-видимому, недоступном уровне, что такие страдания сделают их более чистыми и приемлемыми в глазах этого мира. Иной — тот, кого они ищут. Признавая, как и любой другой, что страдание и самопожертвование — часть жизни, я испытываю глубокие сомнения по поводу того, как используются эти термины и злоупотребляют ими, а также по поводу того, что они часто скрывают в себе. Именно из-за таких личностей и для них я попыталась более чётко сформулировать нептунианский мир.
