Мы не знаем точно, когда именно куртуазная любовь стала моделью отношений. Мы унаследовали только выражение её полного расцвета в песнях трубадуров и романсах таких поэтов, как Кретьен де Труа. Центральным мотивом куртуазной любви был рыцарь, самоотверженно поклонявшийся недостижимой даме как своему идеалу. Она была его музой, воплощением полной красоты, добра и изящества, которая побуждала его быть благородным, духовным и возвышенным. Куртуазная любовь требовала — если не в повседневной жизни, то в поэзии — нефизических отношений между влюблёнными. Преодоление барьера воздержания разрушало законность этой связи, и рыцарь, и его дама никогда не могли состоять в сексуальной связи. Обычно у неё имелся знатный муж, часто намного старше (брак был устроен), с которым она была связана на всю жизнь. Вероятно, она родила ему детей. Её сексуальный и материнский опыт не умалял её чистоты в глазах рыцаря. Но это оставляло ему только сексуальную отдушину «низменных» женщин или «обыкновенную» жену, через которую он удовлетворял свои физические желания и брачные обязательства.
Куртуазная любовь не могла существовать в браке, поскольку в этом случае женщина становилась бы простой смертной, а не символом вечного стремления мужчины. Она оставалась недосягаемой по причине замужества и социального положения, которое обычно было выше, чем у него. Он оставался вне её досягаемости из-за постоянных отлучек для совершения опасных рыцарских подвигов, а также из-за строгости её супружеских клятв. На заднем плане этого фантастического Союза маячила уважаемая, но грозная фигура благородного мужа, чьё присутствие служило тормозом для проявления желания и одновременно стимулом для него. Нет ничего более соблазнительного, чем то, что запрещено; это импульс, придающий эдипову комплексу огромную и длительную силу. Придворные любовники должны были постоянно пылать страстью и страдать от сильного желания друг к другу, которое никогда не могло быть удовлетворено. Таким образом, через страдания они испытывали высочайший накал любви, который объединял их в экстазе божественного мира. И если у рыцаря был хоть какой-то талант, он сочинял вполне приемлемые стихи.
С точки зрения явно более свободной в сексуальном отношении эпохи, куртуазная любовь кажется в худшем случае глубоко патологической и извращённой, а в лучшем — бессмысленной или просто глупой. В наши дни редко встретишь человека, который добровольно стремится к таким отношениям из-за специфической романтической и религиозной философии, хотя очевидна сходная картина в отношениях монаха к Деве или монахини к Христу. Однако глубинная динамика не покинула нас, и она составляет важную часть фрейдовского определения идеала Я.
